Неточные совпадения
Революцию нельзя
понять иначе как болезнь, как воспаление общественного
организма…
Возражаю: «Нет
организма без функции!» Не уступает: «Есть, и это — вы!» Насмешил он меня, но — я задумался, а потом серьезно взялся за Маркса и
понял, что его философия истории совершенно устраняет все буржуазные социологии и прочие хитросплетения.
Он чувствовал, что и его здоровый
организм не устоит, если продлятся еще месяцы этого напряжения ума, воли, нерв. Он
понял, — что было чуждо ему доселе, — как тратятся силы в этих скрытых от глаз борьбах души со страстью, как ложатся на сердце неизлечимые раны без крови, но порождают стоны, как уходит и жизнь.
— Это, положим, не совсем так, но скажите, неужели Nicolas, чтобы погасить эту мечту в этом несчастном
организме (для чего Варвара Петровна тут употребила слово «
организм», я не мог
понять), неужели он должен был сам над нею смеяться и с нею обращаться, как другие чиновники? Неужели вы отвергаете то высокое сострадание, ту благородную дрожь всего
организма, с которою Nicolas вдруг строго отвечает Кириллову: «Я не смеюсь над нею». Высокий, святой ответ!
Она не смела
понять, не смела ясно вспомнить, что было… но одно как-то страшно помнилось, само собою, всем
организмом, это — горячий, пламенный, продолжительный поцелуй в уста, и ей хотелось забыть его, и так хорош он был, что она ни за что в свете не могла бы отдать воспоминания о нем.
Актер. Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь…
Понимаешь — есть лечебница для
организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени…
Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…
У них метода одна — анатомическая: для того, чтоб
понять организм, они делают аутопсию.
Мне нередко приходилось объяснять самому себе поступки Гоголя точно так, как я объяснял их другим, то есть что мы не можем судить Гоголя по себе, даже не можем
понимать его впечатлений, потому что, вероятно, весь
организм его устроен как-нибудь иначе, чем у нас; что нервы его, может быть, во сто раз тоньше наших: слышат то, чего мы не слышим, и содрогаются от причин, для нас неизвестных.
Словом — под здоровьем нельзя разуметь одно только наружное благосостояние тела, а нужно
понимать вообще естественное гармоническое развитие всего
организма и правильное совершение всех его отправлений.
В настоящее время врачебное образование, к счастью, стало доступно и женщине: это — громадное благо для всех женщин, — для всех равно, а не только для мусульманских, на что любят указывать защитники женского врачебного образования. Это громадное благо и для самой науки: только женщине удастся
понять и познать темную, страшно сложную жизнь женского
организма во всей ее физической и психической целости; для мужчины это познание всегда будет отрывочным и неполным.
Вот передо мною этот загадочный, недоступный мне живой
организм, в котором я так мало
понимаю.
— Я с вами еще мало знаком, — продолжал я, — может быть, вы прекраснейший человек, а потому мне и не хотелось бы с вами спозаранку ссориться… Я не ссорюсь с вами… Я приглашаю вас только
понять, что трезвым не место среди пьяных… Присутствие трезвого действует раздражающе на пьяный
организм!..
Поймите вы это!
Без живосечений познать и
понять живой
организм невозможно; а без полного и всестороннего понимания его и высшая цель медицины, лечение — неверно и ненадежно. В 1895 году известный физиолог, проф. И. П. Павлов, демонстрировал в одном из петербургских медицинских обществ собаку с перерезанными блуждающими нервами; опытами над этой собакой ему удалось разрешить некоторые очень важные вопросы в области физиологии пищеварения. Фельетонист «Нового времени» Житель резко обрушился за эти опыты на проф. Павлова.
Но самое важное — это то, что без живосечений мы решительно не в состоянии познать и
понять живой
организм.
И несчастный, надорвавшийся, убивший себя «неврастеник», как называл его доктор, и старик мужик, который всю свою жизнь каждый день ходит от человека к человеку, — это случайности, отрывки жизни для того, кто и свое существование считает случайным, и это части одного
организма, чудесного и разумного, для того, кто и свою жизнь считает частью этого общего и
понимает это.
Чем больше он изучал материю, составляющую человеческий
организм, тем более он начинал
понимать нравственную душевную сторону человека. В нем развилась необычайная наблюдательность, и он почти каким-то чутьем угадывал даже тщательно скрываемые горе и несчастье ближнего.
Иван Павлович следил за ней тревожным взглядом. Он один из окружающих ее
понимал страшную опасность, в которой она находится, видел быстрое развитие ее внутренних, нравственных страданий, в таких резких формах отражающихся на ее и без того слабом
организме. Он чуял приближающуюся беду и оставался бессильным, немым зрителем угасающей юной, дорогой для него жизни.
Домбрович тотчас же взял какой-то плаксивый, полушутовской, полусерьезный тон и начал ныть, повторяя, что он поглупел, что ничего он не
понимает в разных вопросах; опять явились на сцену Доброзраков и Синеоков и разговор их об
организме за графином водки.
Он не
понимал, что яд надо давать в сладких пилюлях, в малых дозах, чтобы приручить к нему здоровый
организм, иначе он вызовет тошноту.
Под «народом» же он
понимал то мистический
организм, душу нации, как великое и таинственное целое, то преимущественно «простой» народ, мужиков.
Теперь я
понимаю, что, как бы ни велика была ее скорбь, одной ее было бы недостаточно для смерти, истинной причиной которой был преклонный возраст моей матушки и целый ряд болезней, естественно расшатавших ее когда-то крепкий и стойкий
организм.